Муш Нади верамъя, эстон кылысь берыктэм поэзия удмурт лыдӟись доры уг вуы. Яке киязы уг сюры (вӧлмытӥсь ӧвӧл), яке лыдӟисьлэн сюлмаз-визьмаз уг пыры ("Уг лыдӟо со книгаосты, уг лыдӟо", - шуо). Кӧня Муш Нади поттӥз эстон кылбурет книга, сомында ик критической ужъёс луысалзы ке, соку зэмзэ но берыктэм произведениос лыдӟисьлы валамон, матын луысалзы. Тӥни озьы Муш Надилэн тыршемез ӝыныёс луыса потэ. Кылбурчиен-берыктӥсен валче ужаны кулэ критик-комментатор. "... У подобных изданий... - недостает фона, минимального познания о народе, культуре, литературе, о которых говорится, а без этого такая литература может показаться лишь экзотикой, не имеющей корней и основания, случайным явлением в духовной жизни ..народа" (П. Домокош. Формирование литератур малых уральских народов).
Удмурт литературовед-компаративист? - кылэме ӧвӧл, со фантастика(((.
Творчество первого профессионального удмуртского писателя и классика удмуртской литературы Дмитрия Ивановича Корепанова (1892-1949), писавшего под псевдонимом Кедра Митрей, начинается после Первой русской революции 1905-1907 гг. Его судьба уникальна и, одновременно, типична для своей эпохи. Современник младшего поколения русских модернистов (акмеистов, футуристов, имажинистов и пр.), он начал создавать удмуртскую литературу на русском языке. Его творчество относится к начальному этапу в истории удмуртской литературы, для произведений которого характерно просветительство и романтизм с присущим ему фольклоризмом.
Творчество Кедра Митрея движется в русле этой традиции. В 1911 г. Кедра Митрей дебютировал в петербургской газете «Столичные отзвуки» с удмуртской легендой о богатыре «Эш-Тэрек», которую в 1915 г. переработал в одноименную трагедию в духе Шекспира и «Бориса Годунова» Пушкина, тем самым создав первую национальную трагедию. Другое его раннее произведение, автобиографическая повесть «Дитя больного века» (1911), была опубликована значительно позднее, в 1965 г., с большими цензурными изъятиями и правкой стиля писателя. Полный текст появился лишь в 1990-е гг. Автобиографическая повесть является одним из наиболее значимых произведений для всего творчества писателя и удмуртской литературы в целом.
Повесть трактует тему культурного строительства и самосознания удмуртского интеллигента. В ней показан процесс приобщения выходца из крестьян, воспитанника Казанской учительской семинарии Дмитрия Корепанова к иной социальной и культурной среде или, как пишет сам герой-рассказчик, к «интеллигентскому кругу». В повести подчеркивается, что герой приобщается к прогрессивной культуре, чтобы стать представителем прежде всего национальной интеллигенции и тем самым преодолеть обычную ситуацию, когда «часть удмуртов, получивших образование, сторонилась своего народа, скрывала свою национальность, стыдилась ее, стремясь избежать бытового унижения на национальной почве» [Васильева: 12].
Мотив отношения к своему народу определяет специфику повести. Простые мужики-удмурты неодобрительно относятся к обучению Дмитрия в семинарии, а родной отец всячески препятствует своему сыну. Удмуртский поэт и общественный деятель Кузебай Герд писал о таком типичном отношении удмуртских крестьян к образованию своих детей: «Дышетскем удмуртъёс… кытчы ке ӟучъёс пӧлы ужаны кошко, удмурт калыкез пеймыт дуннее курадӟыны кельто. Соин удмуртъёс пизэс дышетскыны сётыкузы – “дышетскиз ке, со милемыз сюдӥсь-утялтӥсь, милям пимы уз лу ни” - шуыса верало» [Герд: 4] («Образованные удмурты... уходят работать к русским, удмуртский народ оставляют страдать в темном мире. Поэтому удмурты, когда отдают в учение своих детей, говорят, что если выучатся, они нам кормильцами, нашим сыновьями уже не будут». Здесь перевод мой. - Л. Д.). В другом эпизоде повести крестьянские девушки сравнивают Дмитрия со своим школьным учителем, по национальности удмуртом, который не разговаривает с ними на родном языке. Повествователь противопоставляет этому герою молодую девушку-удмуртку, сельского фельдшера. Она прекрасно владеет русским языком, и в то же время «Маруся никакого повода мне не дала для заключения о каком-либо пренебрежении или брезгливом отношении ее к родному языку» [Кедра Митрей: 185]. Коллизии, показывающие различное отношение образованных удмуртов к родному народу, обобщаются мнением самого повествователя:
Есть такие даже лица, что, впадая в крупную и глупую ошибку, отказываются от родного языка будто бы забыли уж его, думая поставить себя выше, чем они есть, говорят русским языком, коверкая слова и неудачно произнося звуки [Кедра Митрей: 185].
Повествователь негативно относится к людям, отказывающимся от своего происхождения. Отношение к своему народу и языку – это важный критерий, с помощью которого проверяется духовный уровень героев и прежде всего – Мити Корепанова. Литература играет важную роль в самовоспитании героя. Семинарист Митя Корепанов, не так давно превратившийся из неистово верующего в ярого атеиста, выбирает литературу в качестве модели поведения, утверждающей ему самому истинность его новых взглядов. Он ориентируется на произведения писателей со сходной биографией, выходцев из крестьян и разночинцев – А. Шеллера-Михайлова, С. Дрожжина, А. Чехова, Ф. Достоевского, которые пишут о понятных ему темах.
Автобиографический роман Шеллера-Михайлова «Гнилые болота» (1861) актуален для героя повести с точки зрения необходимости не книжного, а живого диалога с воспитателем, который сумел бы вырастить своих питомцев людей с активной жизненной позицией. Повествователь Кедра Митрея сходится с героем-рассказчиком романа Александром Рудым в негативной оценке воспитательной работы в своем учебном заведении. Ср.: «Вообще учителя производили на нас не очень приятное впечатление; каждый по-своему умел убивать время без пользы для учеников <…> в то время когда наши умы жаждали жизни и свежего воздуха» [Шеллер-Михайлов: 152] - «Учащиеся жаждали указаний к жизни от воспитателей, но тщетно – воспитатели не были на это отзывчивы» [Кедра Митрей: 150]. В романе Шеллера-Михайлова к ученикам, «жаждущим жизни», приходит новый учитель – преподаватель русской словесности Носович, который стал «крестным отцом <…>умственного воспитания» [Шеллер-Михайлов: 167]. Носович – это проводник идей самого Шеллера-Михайлова, за которым утвердилась слава «беллетриста-воспитателя» и творчество которого отличается тенденциозностью и публицистичностью. Кедра Митрей же в своей повести сумел избежать дидактизма, во-первых, благодаря самоиронии героя, с одной стороны, и с другой – сочувствию повествователя к самостоятельным поискам героя (часто меняющего свои взгляды) абсолютной правды.
Разочаровавшийся в осуществлении правды в жизни Митя Корепанов решил последовать примеру героев Шеллера-Михайлова:
Я хотел было остановиться на той ступени, на которую привел Шеллер-Михайлов одну из трех категорий людей,- это быть полным материалистом и думать только о своем животе и все стремления свои направить к этому. Но ведь я не животное какое-нибудь, все-таки я наделен разумом! [Кедра Митрей: 150].
Высказывание героя повести о категориях людей становится понятнее при сравнении этой цитаты с записью в дневнике Кедра Митрея. Он причисляет себя к третьей категории:
Есть люди, сознавшие, что правды нет на земле и не может быть – эти алчут только смерти… Ш.-Михайлов. Я принадлежу к этой последней категории людей и мой единственный исход - смерть. Д. Корепанов [Сборник 1912: 273].
Психологи указывают на то, что «чем больше мышление человека является <…>категоричным, тем в ситуациях психологических кризисов больше риск суицида» [Галин 130].Возможность суицида тоже упоминается в повести:
Я тут передумал все способы самоубийства... <...>Я все же остался жив... Да, продолжаю жить! Почему? Не знаю сам! <…> Скорее всего, дело тут таится в том, что взгляды мои несколько изменились. Правды я не достигну, жить придется тяжеленько, но мерцает нечто предо мной более отрадное, приятное. Я за этим-то лучшим нахожусь сейчас в погоне, претерпевая и перенося все неудачи и неприятности… [Кедра Митрей: 151].
Героя повести спасло от смерти не только желание жить, но и творчество. Ведение дневника и переписки с близким другом позволило герою переосмыслить свое положение, не зря же Корепанов пишет: «…взгляды мои несколько изменились»[1].
Герой по-своему интерпретирует литературный материал. Из повести известно, что Митя стал атеистом в 1906 г., прочитав антирелигиозную литературу, распространявшуюся в годы Первой русской революции. Чтобы утвердиться в своей новой позиции, он ищет подтверждение в прочитанных им текстах и цитирует выдержки из произведений для подтверждения своей мысли в принципиальных спорах. Скажем, к Чехову он обращается при отрицании Бога в споре с учителем закона божия: «Вера есть выражение не развития и невежества»,- говорит Ант. Чехов. С ним я вполне согласен» [Кедра Митрей: 187]. Герой неточен в цитате: это высказывание героини рассказа Чехова «Жена» о своем муже. В рассказе «Жена» автором показан, по выражению А. Измайлова, «тип русского равнодушника», который одинаково ненавидит и религиозных людей, и атеистов, «перед Чеховым явно носился образ холодной, изверившейся и все возненавидевшей души» [Измайлов]. Но, безусловно, герой рассказа Чехова «Жена» имеет неоднозначную позицию и не является категоричным в своих суждениях человеком.
В другом споре - с человеком, не столь образованным, как законоучитель, Корепанов говорит: «Но ведь отрицающие божество лица живут не хуже других, если не лучше,- вероятно атеисты и берут это положение в основу своих убеждений» [Кедра Митрей: 174]. Думаем, эта мысль навеяна чтением книги английского филолога и общественного деятеля Дж. Блекки «Четыре фазиса нравственности (Сократ, Аристотель, христианство и утилитаризм)»[2], проповедующего христианскую этику. Скорее всего, герой повести пересказывает следующий отрывок из труда Блекки:
Есть много побудительных причин, заставляющих массы людей быть добродетельными, не уступая в праведности почтенным книжникам и фарисеям – причин, независимых от надежды на награды и наказания в будущей жизни; нельзя предполагать, чтоб люди, одаренные большей нравственной чуткостью, чем заурядные массы – чтоб те, для кого безчестная и грязная жизнь невозможна при каких бы то ни было условиях, стали бы более нравственны в силу ожидания награды в будущей вечной жизни, как и из страха позора в этой временной. Эти люди живут благородно, по той же причине, в силу которой они все, что ни делают, делают хорошо [Сборник 1912: 297; Блекки: 271].
Правда, Блекки этот тезисом хочет утвердить обратное: «христианская нравственность… простую праведность книжников и фарисеев …считает недостойной высокого нравственного стремления» [Блекки: 279]. Но герою повести Мите Корепанову необходимо любым способом убедить себя и других в отрицании Бога. Однако в размышлениях семинариста мы узнаем, что Корепанов все же сомневается в правильности своей позиции: «Отведав обе крайности, я ищу средины между ними. Крайность в вышеописанных взглядах несомненна, а правду найти трудно...» [Кедра Митрей 1965: 174].
З.А. Богомолова отмечает, что «…в изображении характера повествователя подчас проскальзывает стремление “не быть”, а “казаться”, “выдумать” себя» [Богомолова: 104]. В нашем понимании, «выдумать себя» - это осознанное стремление героя таким способом смоделировать для самого себя и окружающих свое поведение. Герой строит себя, и этот процесс диалектического становления показан на протяжении всего повествования с помощью акцентирования постоянного изменения во взглядах героя.
В письмах, сохранившихся в архиве писателя, говорится о значении литературы в его воспитании даже в быту. В письме своей приятельнице Е.А. от 11 мая 1910 г. молодой человек пишет:
…Мы народ <семинаристы. – Л. Д.> действительно неловкий в обращении, может быть не знаем никакого такта, никакой светской тонкости. <…> Мы живем в зарешетчатой обители, принуждены вести замкнутую жизнь! Следствием этого оказалась бы с нашей стороны даже чрезмерная грубость, если бы она не умерялась, хотя и немного, чтением писателей. Эти же писатели знакомят нас теоретически с жизнью в свете. Хорошо еще и это для нас. Все это, однако, без практики недостаточно и отсюда естественно, что мы выставляем себя в таком отрицательном <так!> деликатному обращению [Сборник 1912: 257].
Соблюдение этикета значимо для героя повести «Дитя больного века», и он постоянно сомневается в себе из-за отсутствия достаточных, по его мнению, знаний, в этой области:
Он (помощник писаря Гриша – Л. Д.) привстал и пожал чуть-чуть мою руку, не говоря ни слова, облик его был симпатичен, но было видно, что он, хотя высказывался по наружности интеллигентным, но не имел никаких понятий о светских приемах. (Спешу оговориться: я и сам похож на него в последнем - не знаю светских приемов). [Кедра Митрей: 172].
Ср. другой пример: «Я боялся очутиться в обществе этой «авантажной» барышни, тем более, что я непривычен к обращению, невежда относительно утонченной деликатности [Кедра Митрей: 174]. Желание героя выставить себя в хорошем свете приводит его к курьезным ситуациям. Например, Митя после дальней дороги решил почистить на опушке пыльные сапоги, но был искусан комарами. «Вот какую прекрасную рожу достал я… <…> Сапоги с блеском, лицо с пятнами» [Кедра Митрей: 147].
В другом эпизоде герой пишет неграмотному отцу-крестьянину назидательное письмо литературным стилем, используя абстрактные выражения «аскетизм», «фанатизм», «жертва». После письма герой вводит специальную приписку:
Р. S. Любезный читатель сего письма, кто б ты ни был, но я прошу читать родителям пояснее, чтоб смысл письма не остался для них смутным и непонятным. А то в прошлый год часто случалось так, что не разбирали как следует и объясняли совершенно по-другому, вследствие чего выходили недоразумения и родители огорчались. 1910 г. 5-го января [Кедра Митрей: 149].
Дмитрий обнаруживает себя знатоком этнографии удмуртов, он находит в словаре ошибки в написании имени удмуртского божества[3]. Однако тут же следует эпизод, в котором показана неосведомленность героя. Малообразованная свояченица, Александра Васильевна, увидев его за чтением, решила проверить его на знание табуированной лексики. Дмитрий только позднее догадался о значении непристойного выражения и был в «сильном еще негодовании» [Кедра Митрей: 179-180] на свою вульгарную свояченицу, которая касается темы, неприличной для разговора в интеллигентском кругу.
В характере Дмитрия Корепанова присутствуют черты культурного героя. Он гордится тем, что посадил около своей усадьбы сад; обустраивает для себя «кабинет» в деревенской избе (обклеивает стены бумагой, развешивает свои рисунки и репродукции, изображающие сценки из жизни писателей)[4]. Сходные мотивы можно отметить в автобиографии Дрожжина, которую читал Корепанов[5]. Герой Дрожжина упоминает о том, что в огороде «чудно и густо разрослись еще в детстве посаженные мною кусты черной и красной смородины, рябина, черемуха и орешник»; «По стенам избы развесил портреты особенно мною любимых писателей» [Дрожжин: 76].
Этот мотив остается постоянным в советский период творчества Кедра Митрея: герой романа «Секыт зӥбет» («Тяжкое иго», 1929) бедняк Дангыр, в своей избе «увеличил окна, поставил косяки, пристроил рамы, вставил стекла… Такого нет даже у богатых» [Насибуллин, Семенов: 184]. В трагедии «Идна-батыр» (1924) из жизни удмуртов в XIV в. главный герой, предводитель племени богатырь Идна, собирается ввести новшества в жизнь удмуртов: добыть для них железные доспехи и укрепить торговые связи с разными народами.
Автобиографическая повесть «Дитя больного века» свидетельствует об опыте самовоспитания молодого человека, о его моделировании поведения интеллигента на основе прочитанной им художественной литературы. В повести создан идеальный портрет героя-интеллигента, движимого благородными помыслами, отличающегося начитанностью, хорошими светскими манерами, опрятной одеждой. Но это лишь жест на публику, внешний портрет, излишняя забота о котором заставляет повествователя иронизировать над своим героем. Повествователь серьезен, когда говорит об идеалах героя: о его попытках быть честным перед самим собой и о благородной цели просвещения своего народа.
Первые шаги Кедра Митрея в литературе определили основные темы его творчества на последующие годы. Лучшие его произведения были созданы на основе истории и фольклора удмуртов. После революции он возглавлял филологическую кафедру УГПИ, сектор языка и литературы УдНИИ, Союз писателей УАССР. Однако в советских условиях оказалась невозможна творческая свобода: «С начала 30-х годов он почти не создает новых произведений, издает учебники, научные статьи, постоянно “исправляет”, осмысляет и критикует свои прежние произведения» [Домокош: 205]. В 1937 г. писатель был репрессирован, в 1948 г. - репрессирован повторно, умер в ссылке от переохлаждения и истощения, и место его захоронения до сих пор неизвестно. Домокош считает, что «он был одним из наиболее способных и плодовитых писателей, и хотя полностью его талант не раскрылся, он стал классиком удмуртской литературы» [Домокош: 205].
Литература
Богомолова: Богомолова З. А. О годы юности, о сердца вдохновенье // Опаленный подвиг батыра. Сост. З. А. Богомолова. Ижевск, 2003. Блекки: Блекки Дж. С. Четыре фазиса нравственности: Сократ, Аристотель, христианство, утилитаризм. М., 1905. Васильева: Васильева О. И. Удмуртская интеллигенция. Формирование и деятельность. 1917-1941 гг. Ижевск, 1999. Галин: Галин А. Л. Психологические особенности творческого поведения. Новосибирск, 2001. Герд: Герд К. Вордскем удмурт кыл сярысь [О родном удмуртском языке] // Гудыри. 1924. 29 июня. С. 4. Домокош: Домокош П. История удмуртской литературы. Ижевск, 1993. Дрожжин: Жизнь поэта-крестьянина С. Д. Дрожжина (1843-1905 гг.), описанная им самим и избранные стихотворения. М., 1906; электронное периодическое издание «KnigaFund.Ru». http://www.knigafund.ru/books/8460/read. Дата просмотра: 13.10.2014. Измайлов: ИзмайловА. А. Вера или неверие //Литературный Олимп. М., 1911; Проект «Собрание классики» Библиотеки Мошкова (Lib.ru/Классика). http://az.lib.ru/i/izmajlow_a_a/text_0040.shtml. Дата просмотра: 15.10.2014. Кедра Митрей 1965: Кедра Митрей. Избранное. Ижевск: Удмуртия, 1965. Кедра Митрей: Кедра Митрей. Дитя больного века // Инвожо. 2005. № 9-10. Насибуллин, Семенов: Насибуллин Р., Семенов С. Дангыр увеличил окна, поставил косяки // Опаленный подвиг батыра/ Сост. З. А. Богомолова. Ижевск, 2003. Сборник 1912: Сборник тетрадей по арифметике, географии, естествоведению и алгебре, выписки из книг и стихотворения Корепанова Дмитрия Ивановича, воспитанника 1-го класса Казанской учительской семинарии. Книга 2-я. Россия, г. Казань, 1912 г. // Национальный музей им. К. Герда. Ед. хр. 27562/1-УРМ. [архивные материалы] Шеллер-Михайлов: Шеллер-Михайлов А. К. Гнилые болота; Беспечальное житье. М., 1984.
[1]Ср. наблюдение исследователя над творческим поведением личности: человек, занимающийся творчеством, подсознательно помня о случавшихся с ним кризисах, «предчувствует, что позже будет поворот к позитивному, знает, что эмоции после прозрения бывают весьма радостными» [Галин 130].
[2] Книга Дж. Блекки упоминается в повести в другом контексте.
[3] «Например, наткнулся на слово «калдыкмумае» - что такое? - вотское слово. Не слыхал! Читаю объяснение: «богиня у вотяков и покровительница вотячек». Но тогда зачем же коверкать слова; и вовсе не калдык, а калды, и не мумае, а мумы» [Кедра Митрей: 179].
[4] «В особенности нравилась мне картина, изображающая посещение Пушкиным Гоголя» [Кедра Митрей: 156].
[5] «Прочитал автобиографию поэта-крестьянина Дрожжина. Ах, как восхваляют его! А жизнь его была тоже тяжелая!» [Кедра Митрей: 188].
Студент улонэ кутскиз И. В. Таракановлэн лекциысеныз. Со лыдӟиз тужгес но шуг, бадӟым "Введение в языкознание" курсэз. Ӝог лыдӟе вал со, толло школьникъёслы нырысь шуг вал сьӧраз уиськыса конспект гожъяны. (Наташа, мон ноку уг вунэты, кызьы тумошо гожъяны вырид нырысетӥ лекцидэ).
И. В. Таракановен ик студент вакытэлэн берпуметӥ часъёсыз герӟаськемын. Дипломной ужме утён нунал вал со. Ужме, конечно, тыршыса гожтӥ, но пыр-поч малпамын ӧй вал со, мылкыды ӝыныё кылиз, керӟег но юнме асме ачим сиён. Калык азьын вераськон но мыным котьку шуген сётӥськиз. Кылме лыдӟи озь но тазь. Комиссия вить пуктоно кариськиз, Тараканов гинэ шуиз: "Мон малпасько, Дмитриевалы ньыль пуктоно". Конечно, вӧсь интыям йӧтӥськиз. Со диплом понна но, дыр, таиз тодос уже аслым кельшымон ӟеч но яратыса мед пӧрмоз вал шуисько.
Тодӥсько на И. В. Таракановлэн юбилеяз "Чипчирганэн" кырӟаса-эктыса ӟечкыламмес. Шулдыр гужем нуналъёс вал соку. Трос ик улонам инты басьтэ вылэм Иван Васильевич Тараканов.)
nervous
